На улице ветрено. Я иду, радостно топая конверами, вытащенными поле зимней спячки.
Мы еле проходим вдвоем по узкой дорожке, почти сталкивая друг друга в грязь, но не расцепляем рук.
Мы обсуждаем все от "сколько пушинок в одуванчике" до "смерть Есенина - суицид или убийство".
Рыж считает, что это был суицид, а я, что - убийство.
Мы яростно спорим, пока я не останавливаюсь на самом ветреном участке дороги.
- Первая мать-и-мачеха! - восторженно.
Мы сидим на корточках, разглядывая желтый цветок.
- Весна все таки наступила, - улыбаюсь я.
- Думаешь весна наступает, когда появляется мать-и-мачеха?
- Всегда так думала, - недовольно бурчу я, а он меня обнимает и говорит:
- Нет, весна - это когда Белка наконец надевает свои любимые конверсы.
А потом мы ели шашлыки, встретили моих бывших учениц, которые так меня обнимали, что чуть не уронили.
Много играли с моим племянником, пытаясь запихнуть баклашку воды
в плоский чехол от мангала т.е. впихнуть невпихуемое , пока окончательно не замерзли.
- Мы пойдем, - говорю брату и направляюсь на выход к асфальтовой дорожке.
- Ты водишь! - кричит Рыж, салит меня и уносится вперед.
Я невозмутимо иду за ним:
- Я слишком взрослая, чтобы носиться так. Мне же не 5 лет. Я взрослая умудренная опытом женщина, а ты хочешь, чтобы я носилась, как горная коза, - возмущаясь вслух, я дошла до него, а потом быстро осалила и с заливистым смехом убежала вперед, крича на всю округу, - ты водишь! Догоняй теперь!
- Ты никогда не вырастешь, - засмеялся он, догоняя улепетывающую меня.